Город, что раскинулся передо мной, утопал в зелени и лучах послеполуденного солнца. Красивый, хоть его неровные линии улиц и расходились от примыкавшей к дворцовой территории площади, подобно щупальцам осьминога. Город возводили явно не по заранее составленному плану. Но этот факт его не портил. Напротив, добавлял самобытности. Рева казалась сонной, безлюдной. Конные повозки и пешеходы прятались в тень — я их со своего балкона почти не замечал.

В прошлый раз я разглядывал подобную панораму из окна Золотой башни в Аркее.

Вот только тогда в столице Подлунного султаната подо мной не мирно шелестели листвой деревья — полыхали пожары. Кочевая орда мауглов ворвалась сквозь открытые предателями городские ворота, собирала кровавую жатву, приносила Аркею в дар Огнебородому, своему варварскому божеству. Незабываемое зрелище: коптящие крыши домов, языки пламени над Усыпальницей Маленького пророка, вспыхивающие подобно факелам бесценные аркейские тополя, которыми так гордились жители султаната…

Встряхнул головой — отогнал воспоминания.

Разрушение варварами Аркеи — не те грёзы, которым хотел сейчас придаваться.

В тот день я убил людей больше, чем за сто лет сражений со Светлой империей. Город я не спас, но обильно его полил кровью захватчиков: наследник почившего в схватке за дворец султана слишком поздно дал мне разрешение на применение в его владениях магии. Слишком поздно — для жителей столицы Подлунного султаната. А вот за пределы стен Аркеи тогда не вышел ни один маугл…

Сам не заметил, как примостил на ногах карауку и затянул тоскливую Песнь усопших.

— Эй, да прекращай уже эти пытки! — услышал я, завершив очередной из двухсот семидесяти двух (по числу глав в книге Маленького пророка) куплетов Песни.

Женщину на соседнем балконе заметил давно, но не обращал на неё внимания: пел — она молчала, слушала, изредка делала глотки из горлышка пузатой зелёной бутылки.

— Слышишь меня, эй ты! — крикнула женщина.

Размазала по лицу слёзы, шмыгнула носом.

Накрыл руками струны, повернулся к ней.

Какие яркие золотисто-зелёные глаза!

Они походили на два ильнийских королевских хризолита. Такие я видел в ожерелье принцессы Тавии и в навершии скипетра первосвященника Уллы. Давно же было и то, и другое!

Глаза стоявшей на соседнем балконе женщины блестели на солнце, подобно драгоценным камням или бутылке в её руке. Они сразу привлекали к себе моё внимание. Что странно: обычно я начинал разглядывать женщин с других частей тела.

Должно быть, из-за обилия в этом мире симпатичных женских выпуклостей, мой глаз слегка замылился. Иначе не мог объяснить, почему я начал рассматривать соседку по башне едва ли с её «души». Тут же исправил оплошность: отметил, что глаза — не единственная часть тела окликнувшей меня женщины, достойная внимания… и даже ощупывания.

— Слышу, не глухой, — ответил я. — Тебе не понравилось, как я пою?

С удивлением обнаружил, что обиделся на её слова о пытках.

Когда испытывал это чувство в прошлый раз? Теперь уже и не припомню. Какой же я стал чувствительный — настоящий представитель творческой интеллигенции.

— Нравится, — сказала зеленоглазая. — Ты молодчина. Талантище. В первый раз слышу такой обворожительный голос. И всё же… лучше бы ты пела хуже, но что-нибудь повеселее. Вот не дадут соврать! А это твоё тоскливое завывание хоть и радует слух, но разрывает мне сердце. Ни слова не поняла из того, о чём ты горланила. И, тем не менее, обревелась. Без того кошки на душе скребли… а ещё ты тут.

Она вылила в рот из бутылки последние капли, скривилась, отбросила опустевшую тару в сторону. Та стремительно полетела к основанию башни. Проследил за бутылкой взглядом, услышал приглушённый расстоянием звук разбившегося стекла.

— И что бы ты хотела услышать? — спросил я.

— Уж точно не эти стоны. Что-нибудь весёлое. «Карамбозу», например. Или «Две девки на лошади». Знаешь такие? А если слезливое, тогда уж что-то из Ильсинии. Ты, как вижу, тоже её поклонница: разодета, как колдунья с острова, даже картинку с медведем не поленилась пришить. Знаешь эту… про слёзы алмазы? Или про девочку с фермы?

— Алмазы, говоришь?

Позволил ожить карауке.

Разглядывая зеленоглазую, затянул порядком поднадоевшую песню: почему-то почти все вспоминали именно о ней, когда заходила речь о репертуаре Ильсинии Силаевой.

Соседка не походила на стражницу. Скорее представлял её с книжкой в руках и с очками на носу, нежели с копьём и щитом в руках. Узкие плечи, короткие золотистые волосы, высокая грудь, уверенные движения, малоподвижное симпатичное лицо — его чертами зеленоглазая больше походила на боярыню Кординии, нежели на жительницу Ягвары.

Вряд ли служанка — видна голубая кровь. Такая особа прислуживала бы разве что королеве или принцессе. Или сплетничала бы с последней на глупые сердечные темы: взрослой не казалась, хотя и выглядела лет на пять старше Рослевалды. Тем удивительнее, что она присматривала за мной с соседнего балкона.

Закончил песню — женщина вздохнула.

— Неплохо, — сказала она. — Моей маме бы ты понравилась. Вот не дадут соврать. Небось, тётушка тоже от тебя в восторге? Рассказывала, что они с мамой когда-то уговорили Ильсинию спеть эту песню три раза подряд. Я этого не помню: была совсем маленькой. Хотя и присутствовала на том концерте — даже, говорят, поцеловала певицу в щёку.

Зеленоглазая отвела взгляд в сторону.

— Ну а вообще — тётка хорошо придумала, — сказала она. — Теперь будешь терзать меня своими тоскливыми песнями ежедневно? Где они только тебя такую взяли? Хороший голос — душевный. Тётушка, небось, надеется, что я не выдержу и прыгну вниз? Или сопьюсь от тоски?

Усмехнулась.

— Хорошая идея. Ты будешь петь — я буду пить. Порадуем льеру регентшу.

Вновь посмотрела мне в лицо.

— И кстати: кто ты такая? — спросила она. — Почему у тебя такой странный наряд? Или ты и правда вообразила себя Ильсинией? Почему ты здесь? Это правда, что тебя поселила тут моя тётка?

Поднял руку в защитном жесте.

— Сколько вопросов, — сказал я. — Откуда ты только взялась такая любопытная?

Слез с перил, поправил кафтан.

— Насчёт твоей тётки ничего не скажу. Видел тут какую-то ликт-служанку… Твоя это тётка или нет — понятия не имею: забыл у неё поинтересоваться. А вот насчёт Ильсинии… Ты говорила о боярыне Силаевой? Я правильно тебя понял? Ты действительно видела её?

Зеленоглазая сделала неопределённый жест рукой.

— Говорю же: я её не помню. Маленькая была, когда она к нам приезжала. Мне тогда было… Погоди. Обалдеть. Ты никак пытаешься меня заболтать, чтобы не говорить своё имя? Боишься, что разыщу тебя, когда выберусь отсюда и припомню шашни, что вы устроили тут с моей тёткой? Расслабься, сладкоголосая. Слишком много будет тебе чести, если я решусь мстить. Вот не дадут соврать. Да и не выйду я из этой башни никогда. Даже если придумаю, куда пойти. Так кто ты, сладкоголосая? Как тебя зовут, и где тебя отыскала тётушка? Неужели это такой большой секрет?

— Нет никакого секрета, — сказал я. — Меня нашли в гостинице «Столичная». В Реву приехал только вчера. А вообще я в вашем королевстве всего несколько дней. Приплыл с острова Кординия. Меня зовут боярин Кир Силаев. Я… внук той самой Ильсинии Силаевой, которую ты когда-то поцеловала.

Зеленоглазая прищурилась.

— Что, прям настоящая колдунья с острова? — сказала она. — Целая боярыня? Правда? Обалдеть. И можешь это доказать? Или я должна поверить в твои сказки из-за того, что ты нацепила дурацкий наряд и прилепила на плечо медведя? Вы ждали, что я завизжу от восторга от того, что ты якобы родственница Ильсинии? Вот только тётушка забыла, что боярыни носят нашивки и на другом плече. Напомни ей об этом при встрече.

— А ты-то о нашивках откуда знаешь?

Женщина горделиво приподняла подбородок.

— Мои предки приплыли сюда с острова. Давным-давно. В нашем архиве до сих пор хранятся дневники предков. Начиная с записей тех, что пожили ещё на острове. Так что о Кординии я знаю побольше некоторых. Могу и тебя просветить… боярыня.