— Я не одна. Ведь у меня есть ты. А больше нам никто не нужен!
Я опустил взгляд на фото — на молодого Виктора Егоровича Солнцева. Подумал: «Кое-кто нам всё же пригодился бы».
— Скоро у меня появится жена, — сказал я. — И дети. Случится это лет через десять — ты и опомниться не успеешь. Я получу собственную квартиру. Быть может, в другом районе города. Или даже в другом городе. Мне было бы спокойнее, если бы я знал, что ты не скучаешь одна; что ты под надёжным присмотром.
Надя хмыкнула.
— Где ж его взять — этот надёжный присмотр.
Надежда Сергеевна вновь провела ладонью по моим волосам.
— Сынок, — сказала она, — мне почти тридцать лет. Кому я нужна такая — старуха? Посмотри на мои морщины. И на эти складки у меня на животе. На таких, как я, мужчины уже не смотрят.
Вздохнула.
— Да и не хочу я замуж, — заявила Надежда Сергеевна. — Чего я там не видела? Не хочу. А десять лет — это немалый срок. Десять лет у меня есть. Ну а потом… уж как-нибудь проживу.
Надя закусила губу, словно сдерживала улыбку или боялась зарыдать.
«Тоже мне, старуха нашлась», — мысленно проворчал я.
Посмотрел Мишиной маме в лицо — будто рассматривал его впервые.
— Морщин у тебя почти нет, — заключил я. — Седины я тоже не вижу.
Опустил взгляд ниже.
— А со складками на твоём животе мы разберёмся. Чуть позже. Есть у меня на этот счёт пара идей.
Надя прикрыла живот руками, будто сидела передо мной без одежды.
Её щёки потемнели, словно на них плеснули свекольным соком.
Я указал Мишиной маме на её свадебное фото.
Сказал:
— Можно, повешу эту фотографию на стену?
— Зачем? — спросила Надя. — Соскучился по своему отцу?
«Соскучился», — подумал я.
Но покачал головой.
— Я твоего бывшего мужа не помню. Да и не желаю вспоминать, раз он от нас уехал.
Указал на фото: ткнул пальцем в голову жениха.
— Но ведь однажды он может и вернуться, — сказал я. — Или явится ко мне мошенник — назовётся моим родителем. Всякое в жизни может случиться. Потому мне всё же нужно запомнить это лицо.
Надя вздохнула.
— Какой же ты у меня умный, — сказала она. — И так быстро повзрослел.
Я придвинул к себе фотографию.
— Могу её взять?
Мишина мама дёрнула плечом.
— Бери, — сказала она. — Это всё-таки твой отец…
«Мой, — мысленно подтвердил я, разглядывая молодого Виктора Солнцева. — Вот только никто кроме меня теперь об этом не знает — даже он. И мне это обстоятельство совсем не нравится».
Фотографию со свадьбы Мишиных родителей я вечером повесил на стену, у изголовья своей кровати — долго рассматривал её перед сном.
Интересовал меня на ней только один человек: Виктор Егорович Солнцев.
А вот я его пока не интересовал — совершенно.
В понедельник шестого августа тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года мы с Надей поехали покупать швейную машину.
Глава 14
Комиссионный магазин, где начальствовала Зоина мама, находился в Рудном районе Великозаводска — в самом его сердце. Я представлял его местоположение: не раз в прошлом (точнее, в будущем) бывал в тех местах (по тем или иным причинам). Добирались мы с Надеждой Сергеевной до магазина больше часа. Ехали в заполненном людьми троллейбусе (конец рабочего дня), который совершал остановки едва ли не около каждого столба. Советский общественный транспорт мне совершенно не понравился. Впрочем, мне не полюбился и российский — ни врёмён перестройки, ни «новый».
Человек, привыкший к езде в комфортабельном салоне автомобиля, вряд ли пересядет в троллейбус по собственному желанию. И уж точно он от подобного обстоятельства не придёт в восторг. Я мужественно простоял всю поездку около блестящего поручня. «Не скулил, не ныл», «был хмур и зол» — «терпел». Нецензурную брань произносил только мысленно. Выбрался из троллейбуса — с наслаждением вдохнул пыльный уличный воздух. Схватил растеряно завертевшую головой Надю за руку, потащил её мимо высаженных вдоль тротуара тощих тополей к видневшимся вдали витринам магазинов.
Комиссионка располагалась на первом этаже пятиэтажного жилого здания, по соседству с тремя другими магазинами. Она не выделялась яркой вывеской, не зазывала покупателей уличными штендерами или пёстрыми рекламными баннерами. Выглядела «обычным» советским пунктом торговли. Вот только рядом с её витринами стояла группа мальчишек; дети тыкали в стекло руками, о чём-то бурно спорили. Предмет их спора я не распознал, когда прошёл за их спинами к двери магазина. На мой искушённый взгляд витрины смотрелись убого и уныло, совершенно не «завлекательно».
Прогулялся по торговым залам, пробежался взглядом по ассортименту. Надя молча следовала за мной, будто отыгрывала мою тень. Со стороны я выглядел капризным ребёнком, который «сел на шею» слабохарактерной родительнице. Вот только обычно такие детишки спешили в отдел игрушек или хватали с полок всё, на что падал взгляд. Я же вёл себя относительно прилично: не прикасался к товарам, не нарушал тишину криками «купи» и «хочу». Без особого интереса посматривал на товары, невольно сравнивал эту «лавку старьёвщика» с супермаркетами будущего.
Заметил, как печально вздохнула Надежда Сергеевна, проходя мимо цветных телевизоров. Но около техники я не остановился. Равнодушно посмотрел на устаревшую в моём представлении технику — прошагал в следующий зал. Увёл за собой Мишину маму. Отыскал одиноко висевшую в углу отдела с хозтоварами подвеску для кашпо (мы привезли в магазин ещё двадцать штук). Отметил, что ей выделили не самое плохое место. Поправил внутри подвески покосившийся пустой горшок. И только после этого направился к упорно не замечавшим наше присутствие продавцам.
Упоминание «тёти Лизы» Каховской сразу же повысило наш с Надей статус — нас одарили улыбками. Одна из милых женщин (при нашем появлении на пороге магазина она выглядела гранитной статуей) резво сбегала к начальству — сообщила о приходе «племянника». Елизавета Павловна не заставила нас томиться в ожидании — вышла поприветствовать («тёплой» улыбкой и «холодным» взглядом). Она осыпала и меня, и Надю комплиментами. Провела в свой кабинет, о чём-то шепнув по ходу краснощёкой продавщице (та закивала головой и юркнула в неприметную дверь подсобного помещения).
Директорский кабинет походил на… директорский кабинет. Никакой привычной для меня экономии дорогостоящей торговой площади я не увидел. Очутился в просторной комнате с массивным столом, громоздкими стеллажами, диваном и креслами. Невольно представил, какой торговый отдел смог бы развернуть на этом пространстве — покачал головой. Приветливая «тётя Лиза» угостила меня лимонадом (холодным!) и шоколадными конфетами. Ну а потом та самая краснощёкая работница внесла в директорский кабинет швейную машину — уже почти «нашу».
Обратный путь запомнился мне обрывочно, будто ночной кошмар. Мы возвращались домой на троллейбусе, который вопреки моим ожиданиям не порадовал нас безлюдным салоном. Я вновь около часа «провисел» на поручне. Придерживал громоздкую покупку (проходившие мимо машинки пассажиры то и дело задевали её ногами), вдыхал ароматы потных тел. И злился на себя за то, что не расщедрился на оплату услуг такси. Потому что ощущал себя не полным сил взрослым мужчиной, а тем самым десятилетним «задохликом», которого теперь ежедневно видел в зеркале. Держался на ногах из последних сил — только лишь потому, что не желал взвалить на Надины плечи ещё и своё тельце (вдобавок к швейной машинке).
Надежда Сергеевна заставила себя восторгаться моим подарком ещё в магазине. Хотя в её глазах особой радости не читалось: Мишина мама по-прежнему не считала швейную машину «необходимой» нам в быту вещью. То и дело напоминала мне, что и на работе мне пошьёт «что угодно» (предлагала отложить «мои» пятьдесят рублей на первый взнос за цветной телевизор или потратить их на «что-то полезное»). Но я упорно «гнул свою линию»: заявлял, что швейная машина — это инвестиция в наше будущее благосостояние, а новый телевизор — ненужное мотовство. Радовался, что Надежде Сергеевне не пришло в голову «топнуть ногой» и настоять на своём: всё же официально — это она была «взрослым» человеком.