На мои падения Верховцев смотрел вполглаза — подтвердил догадки о том, что вердикт о моих достижениях тренер вынес заранее. А вот Павлика и Валерку Кругликова Петрович «погонял» (мальчики четверть часа безостановочно изображали неспособных держаться на ногах граждан — к окончанию экзамена мгновенно валились на маты по тихому щелчку пальцев тренера). Я плохо помнил этот экзамен по той, прошлой жизни. В памяти не отложились подробности того, как я в прошлый раз показывал тренеру своё умение правильно падать. Но подобные «издевательства» я бы не позабыл — значит, в этот раз старания парней смотрелись неубедительно (на фоне моих).
Зоя с экзаменом справилась хорошо и быстро. Хлопала руками по полу с видом бывалого самбиста. Даже придирчивый Сашка Кузин при виде её падений одобрительно кивал головой (и гордо ухмылялся, будто умения Каховской — его заслуга). Похвалил Зою и Денис Петрович Верховцев — заодно и меня: Петрович будто признал, что основную тренерскую работу по обучению Зои Каховской пока проводил именно я. Ну а после тренировки Верховцев заявил, что мне и Каховской в младшей группе больше делать нечего (Солнцев и Кругликов после этих его слов печально вздохнули). Петрович велел нам явиться на тренировку «третьей» группы — завтра, во вторник.
Моё (и Зоино) новое расписание тренировок особенно расстроило Вовчика. В понедельник вечером рыжий заявил, что «бросит» секцию бокса. Потому что не желал пропускать из-за неё чтение книг и мои истории о приключениях «английского пацана-волшебника». Вовчик даже «подозрительно» шмыгнул носом. От чего Каховская «проглотила» едва не сорвавшуюся у неё с языка шутку. Зоя повернула в моё сторону лицо. Паша и Вовчик тоже заглянули мне в глаза — в надежде, что я подскажу выход из сложившейся ситуации.
Я задумался. Пробежался взглядом по комнате, задержал его на корешке лежавшей на письменном столе книги (роман Любена Дилова «Звёздные приключения Нуми и Ники» — к его чтению мы так и не приступили). И предложил: буду рассказывать о Гарри Поттере, лишь когда соберёмся в моей комнате вчетвером. А по понедельникам, средам и пятницам (пока Паша и Вовчик будут тренироваться) стану читать Зое «девчачьи» книги — о «всяких там прекрасных принцах, и прочих цветочках».
Моё предложение дети поддержали единогласно (в том числе и Зоя Каховская).
А во вторник, после занятий в школе, мы с Каховской впервые пошли на тренировку с «третьей» группой самбистов.
И уже по дороге к Дворцу спорта имени Владимира Ильича Ленина увидели впереди знакомую фигуру нашей одноклассницы — Светы Зотовой. Зотова, без сомнения, тоже шагала к «Ленинскому». Я смутно представлял, где проходили занятия гимнастов…
Но никак не ожидал, что Света свернёт в ту же раздевалку, куда следом за ней вошла и Зоя Каховская.
Глава 14
По пути к Дворцу спорта мы с Каховской почти не разговаривали (наши разговоры стихли после того, как мы увидели Зотову). А когда вошли в «Ленинский», обменялись только парой коротких фраз. И не обсудили причину появления нашей одноклассницы рядом с борцовским залом: не успели. Зоя сверлила взглядом спину Светы Зотовой. А я гадал, кого именно сегодня увижу в зале. С «третьей» группой я в прошлой жизни уже занимался, и хорошо знал почти всех состоявших в ней спортсменов (некоторых в прошлом считал своими друзьями). Света зашла в женскую раздевалку — Зоя поспешила за Зотовой, будто боялась потерять девчонку из вида и не узнать, что именно понадобилось гимнастке в вотчине самбистов.
Я же свернул в соседнюю комнатушку — туда, откуда поступала в коридоры Дворца спорта львиная доля неприятного запаха. Мысли о Свете Зотовой выветрились из моей головы, едва я заметил стоявшую в ряд около лавок обувь (больше десятка пар). Я бросил на лавку сумку, взглянул на приоткрытую дверь: из зала доносились звонкие голоса, многие из которых показались мне знакомыми. Поморгал, привыкая к скудному освещению. Сегодня рядом со шкафчиками самбистов запах грязной одежды и немытых тел ощущался на порядок отчётливей, чем вчера, когда я приходил сюда на занятия с младшей группой — будто его насыщенность зависела от возраста явившихся в зал спортсменов.
У самого входа, рядом с приоткрытой дверцей шкафа сидел на лавке Олег Васильев (мы Олега величали Лежиком). Я сразу его узнал (и его примечательный вечно красный нос). Даже несмотря на то, что по прошлой жизни запомнил Васильева девятнадцатилетним. Девятнадцатилетним Олег для меня в той жизни остался навсегда. И не только в моей памяти. Девятнадцатилетний Васильев смотрел на посетителей Огоньковского кладбища и с гранитного памятника, который мы (верховцевские) установили на его могиле. Стоял тот памятник на кладбище не одиноко — неподалёку от могил других учеников Верховцева, чьи голоса сейчас звучали в борцовском зале «Ленинского» (почти каждый третий из тех мальчишек не дожил… не доживёт до середины девяностых).
— Новенький? — спросил Лежик.
В этой новой моей жизни Олег Васильев снова был старше меня. Хотя теперь ненамного. Сейчас он выглядел лет на одиннадцать-двенадцать (пока казался скорее ребёнком, а не подростком). Лежик посматривал в мою сторону и оттирал с кимоно грязное пятно — кончиком пояса (Петрович злился, когда его ученики приходили на занятия в грязной форме). В «третьей» группе Васильев считался «авторитетным человеком»: его старший брат тоже занимался у Верховцева — Васильев-старший установил на витрину с наградами в «Ленинском» два или три кубка за «область». Я припомнил, что учился Олег в седьмой школе и добирался до «Ленинского» из Широковского района на троллейбусах с пересадкой (об этом мне когда-то сообщил Валерка Кругликов).
— Новенький, — подтвердил я.
Протянул Васильеву руку.
— Михаил Иванов.
Признал рукопожатие парня крепким. Отметил, что мальчик не попытался сломать мне пальцы. Мальчишка улыбнулся, сверкнув крупными передними зубами.
— Васильев, — сказал он. — Олег. Но можешь называть меня Лежиком.
Общение с самбистами из «третьей» группы в прошлой жизни началось для меня после взятия первого кубка на городских соревнованиях. Тогда мы с Кругликовым попали в разные весовые категории, и оба взобрались на верхнюю ступень пьедестала (а на следующий год встретились в финале: я заметно подрос и потяжелел). Петрович в честь победы угостил нас мороженым (в ресторане!) — всех призёров (в будущем это стало традицией и весомым дополнением к кубкам, почётным грамотам и медалям). В тот памятный день я в первый раз пообщался с Лежиком и пятью другими спортсменами из «старшаков», ставшими для меня не просто приятелями (впоследствии — друзьями и соратниками), а и примерами для подражания.
«Третья» группа самбистов Верховцева пострадала от невзгод девяностых годов больше других. Самбисты из других старших групп Петровича к моменту развала СССР уже либо перешли к новым тренерам (Денис Петрович занимался только со школьниками), либо позабыли о спорте. Младшие группы ещё не могли сопротивляться потоку захлестнувших страну событий. Хотя и нашу группу чувствительно «потрепало»: несколько парней (как и я) распрощались со спортом из-за травм, погиб Кругликов… А «третья» группа сплотилась и сопротивлялась. Из них получилась бы мощная преступная группировка («банд» и «бригад» в те годы в Великозаводске было немало). Но Верховцев запрещал своим спортсменам связываться с криминалом.
Лежика убили в феврале тысяча девятьсот девяносто третьего года. В тысяча девятьсот девяносто первом году Васильев вместе с тремя другими верховцевскими открыли на городском рынке торговые палатки (продавали привезённые из Польши «шмотки»). Эти парни и привели меня в торговлю, когда я окончил школу (тётка не могла содержать студента). Поначалу я работал у них продавцом. Потом вместе с верховцевскими участвовал в «разборках» (мы отбивались от попыток бандитов брать с нас «дань» — в подобных мероприятиях обычно участвовала почти вся бывшая «третья» группа). В начале февраля Олега Васильева застрелили во дворе его дома. Киллеры и заказчики позже понесли наказание; но Лежика нам это не вернуло.