Когда смысл слов дошёл до портье, он едва не лишился чувств. Даже покачнулся, так что пришлось подхватить его под руку.
— Вы хотите сказать, что он один из постояльцев нашей гостиницы?! — слабым голосом пролепетал портье.
— Боюсь, что так, — ответил я. — Наверное, стоит связаться с управляющим.
Служащий вяло кивнул, а затем, сорвавшись с места, бросился по коридору.
— Прошу разойтись, господа, — сказал я собравшимся постояльцам. — Скоро прибудет полиция.
Упрашивать никого не было нужды. Один только назвался врачом и спросил, не требуется ли кому-нибудь помощь.
— Не беспокойтесь, я позабочусь о женщине, — ответил я и закрыл дверь.
Впрочем, я не сомневался, что Рессенс в состоянии сама о себе позаботиться.
— Давай ещё раз проговорим, что здесь произошло, — сказала она, едва я сел рядом с ней на диван.
Я вспомнил направленное на меня дуло револьвера. Рессенс убила бы меня, если б могла свалить эту смерть на грабителя. Вернее, попыталась бы.
— Ты слышишь? — женщина потрогала меня за плечо. — Скоро приедет полиция. Нужно рассказать всё правильно.
— Да, — кивнул я, смерив её холодным взглядом. — Говори, я всё запомню.
— Уж постарайся! Итак, мы втроём сидели и разговаривали. Старые добрые знакомые. Ты пригласил нас в гости, и мы с братом приехали. Познакомились мы…
Глава 63
Рессенс оказалась права: в полиции ей поверили. Каждому слову. Я только подписал показания и был свободен.
Люст ничего не рассказывал о том, какая судьба постигла подельников коротышки, но я не сомневался, что немец сделал всё в лучшем виде, и троица в чёрном больше никого не побеспокоит.
Прощания с Рессенс не получилось. Она уехала вступать в права наследования, оставив для меня причитающуюся сумму. Её передал мне Люст, для которого Рессенс сочинила сказку о чудом освободившемся коротышке, добравшемся до пистолета и умерщвлённом затем отважным мной. Кажется, его эта версия событий вполне устроила, хотя он и был слегка расстроен смертью Теда Рессенса.
Немец отвёз меня на пристань, где ждал идущий до Лондона теплоход. В новом саквояже крокодильей кожи, помимо смены белья, лежали тугие пачки банкнот. В руке я держал трость из чёрного полированного дерева — с таким же опасным сюрпризом, каким удивил меня недавно «медведь». Я приобрёл её перед выездом — просто на всякий случай. Опыт последних недель показывал, что, даже если ты не собираешься никого убивать, иногда случается так, что лучше иметь под рукой оружие, и желательно в ассортименте. Алхимия — это, конечно, здорово, однако и старые средства могут спасти тебе жизнь.
На прощанье Люст вручил мне томик с сочинениями Оскара Уйальда.
— Жаль, мы не успель познакомиться ближе, — сказал он. — Но вы иметь мой адрес. Пишите в любой время.
Адреса я не знал, писать не собирался, но из вежливости кивнул, чем, кажется, весьма обрадовал немца.
Люст проводил меня до трапа, проследил, как я поднимаюсь на борт, как отчаливает теплоход, и лишь затем ушёл.
Сидя в каюте первого класса на бархатном диване и следя за минутной стрелкой часов, я вспоминал последний разговор с Рессенс. Мы ужинали в клинике при свете канделябров и потрескивающего камина.
— Что за операции проводил твой брат? За что такие, как фон Раскуль, готовы платить по сто тысяч?
— Гораздо больше, — ответила Рессенс, разрезая серебряным ножиком индейку. — Но не об этом речь. Понимаю твой интерес и, так и быть, удовлетворю его, — она сделала глоток «Токайского». — Тед проводил исследования в области омолаживания организма и достиг значительных успехов. Я говорю не об операциях вроде натягивания кожи на лице — чем, например, занимается в своём замке Элиас Улаффсон — а о настоящих изменениях, о второй молодости. Кажется, дело в гормонах, но я не уверена. Может, Тед использовал какую-то новейшую методику. Иногда мне казалось, что она связана чуть ли не с оккультными знаниями. Во всяком случае, Тед ими очень интересовался. Но это бред, конечно.
— Я видел в клинике тело молодой женщины, которая была горничной фон Раскуль, — осторожно заметил я.
Рессенс пожала плечами.
— В том-то и дело, что эти операции невозможно проводить официально. Требуются молодые органы для пересадки.
— Органы?
— Да. Яичники. Тед пытался заменять человеческие обезьяньими, но они не приживались.
— Значит… у молодой женщины вырезаются яичники и пересаживаются старой?
— Именно.
— И старая молодеет? — в моём голосе, должно быть, послышалось сомнение, потому что Рессенс посмотрела на меня очень серьёзно:
— Не знаю, как брат это делал, но, клянусь, они молодели! Теперь, конечно, открытие утеряно, и клинику придётся закрыть, — добавила она. — Не повезло этой твоей знакомой, Раскуль. Тед и Элиас так и не успели провести последнюю операцию.
— Почему? Должны же остаться записи. Наверняка эту методику можно применить и без твоего брата.
— Нет! Тед никогда не хранил своё открытие на бумаге. Боялся, что украдут. Он и докторам, которых приглашал ассистировать — вроде Улаффсона или Барни — не раскрывал всех секретов.
— Значит, доктор Барни участвовал в этих… убийствах?
Рессенс поморщилась.
— Да, конечно, он участвовал! — сказала она с лёгким раздражением. — А ты думал, он такой весь из себя чистоплюй? Нет, доктор Барни не отказывался принять участие в уникальных экспериментах.
— А он знал, что органы берутся у живого человека?
— Догадывался! — буркнула Рессенс, кромсая индейку. — Не дурак же.
— Операции только женщинам делались?
— Да. Не знаю, почему, но с мужчинами у Теда ничего не выходило. Он пару раз попробовал, но всё закончилось печально.
— Пациенты умерли?
Рессенс кивнула.
— А что это за приборы, аквариумы и гель, в котором хранятся… тела доноров?
— Понятия не имею. Это и есть секрет Теда. Он сам всё сконструировал, разработал химический состав этого мерзкого желе, — женщина брезгливо поморщилась. — Я никогда не одобряла его занятий, тем более все эти убийства! — она покачала головой. — Умерщвлять одних, чтобы другие, у которых слишком много денег, могли жить — нет, это не для меня.
— Но ты же ему помогала.
— Мне ничего не оставалось. С тех пор, как умерли наши родители, Тед взял на себя все заботы, в том числе и обо мне. Я была маленькая и привыкла слушаться его. Не так уж давно я поняла, какой страшный человек мой брат, — Рессенс помолчала, затем выпила вина. — Мне кажется, он был немного… того. После смерти родителей занялся медициной, отдавал занятиям всё свободное время. Словно хотел победить саму смерть. Вот только это ещё никому не удавалось. Ему тоже не удалось. Зато со старостью он справился. Но теперь исследованиям конец. Элиас, правда, подбивает клинья, уговаривает меня продать ему оборудование и даже предлагает неплохие деньги. Но я не верю, что у него что-нибудь получится.
— Что же ты собираешься делать? Выбросить всё на помойку?
— Зачем, если можно заработать? Пусть Элиас забирает этот металлолом. Но, конечно, не сразу. Сначала я его помучаю — глядишь, цену набью.
— А что будет с горничной фон Раскуль?
Рессенс пожала плечами.
— Надеюсь, Элиас купит её вместе с оборудованием. Надо же ему ставить на ком-то эксперименты.
— Она жива? Или в гель погружают уже мёртвое тело?
— Жива. Органы должны быть… свежими.
— Ты так спокойно рассказываешь мне о том, чем занимался твой брат. А ведь это противозаконно. Убийства, между прочим. Не боишься, что донесу?
— Не боюсь, — Рессенс откинулась на спинку стула и прямо посмотрела мне в глаза. — По двум причинам. Во-первых, если я узнаю, что ты рассказал о клинике в полиции, кто-нибудь из близких тебе людей умрёт. Во-вторых, я наслышана о лорде Дербише. Если он решил, что ты ему мешаешь, долго ты не проживёшь. Кстати, — женщина аккуратно положила столовые приборы на тарелку, — мой тебе совет: потрать деньги как можно быстрее, не откладывай ничего на потом. Поживи в своё удовольствие напоследок. Как сказал бы наш общий друг Элиас, aetate fruere, mobili cursu fugit, — добавила она со смешком. — Пользуйся жизнью, ведь она так быстротечна!