Представления в Городском театре случались ежедневно, во второй половине дня. Бывали и театральные постановки. Но чаще — выступления местных талантов: музыкантш и певиц.

Те проходили тщательный отбор перед тем, как попадали на сцену.

Из сотен талантливых женщин столицы чести радовать жительниц Кординии с театральных подмосток ежедневно удостаивались лишь один-два десятка. Кто и когда взойдёт на сцену, определяли попечительницы театра — благородные, назначенные Советом боярских родов.

Времени на то, чтобы пройти кастинг, у меня не оставалось. Да и желания в нём участвовать — тоже не имел.

А вот мана была нужна. Причём, срочно.

Что бы ни думали отбиравшие артисток дамочки, а петь со сцены я сегодня буду.

Кишина сказала, что в зрительном зале театра помещались больше двух сотен человек. Прилично. Это намного больше, чем та группа женщин, что слушали меня в борделе.

Я пока плохо представлял, на какое количество энергии могу рассчитывать.

Но взял с собой все найденные в тайнике Меркулы семуриты. Кроме трёх камней, что остались у ювелирши. Очень надеялся, что заполню в театре хотя бы парочку.

Глава 22

Солнце едва успело спрятаться за дома, когда коляска остановилась на краю большой площади — в разы шире той, что со сломанным фонтаном. По периметру площади уже горели фонари. Отбрасывая тени, сновали экипажи, всадницы, пешеходы. Все куда-то спешили, едва не сталкивались друг с другом. Женские голоса, стук колёс, цокот копыт сливались в единый гул.

Группа из нескольких десятков женщин толпилась у ступеней, что вели от края площади к входу в высокое по местным меркам здание с жёлтыми стенами и длинными узкими окнами. К этой толпе, точно муравьи в муравейник, спешили горожанки — по одной, парами. Из разномастных экипажей на булыжники площади то и дело выгружались всё новые любительницы искусства.

— Вота он — театр, — сказала извозчица, намекая, что я приехал. — Походу, ща кончится энта… программа. Вона сколько народищу уже собралось на следущу.

Я вручил вознице монеты.

Выбрался из коляски, размял ноги. Проходившие мимо женщины покосились на мою карауку. О чём-то пошушукались, вновь взглянули на меня, прыснули звонким смехом.

Чем я их повеселил?

Невольно опустил руку — проверил, застегнул ли гульфик. Не обнаружил того. Покачал головой: забыл, что на местных штанах ширинки не делали.

Оказывается, Городской театр находился недалеко от «Дома ласки и удовольствий». До знакомого борделя от этой площади рукой подать.

Как там поживают Чёрная и Белая, не проведать ли мне их… чуть позже?

Я повесил на плечо карауку, следом за хихикавшими женщинами с тюком-плащом в руке зашагал к театру.

Волнения не чувствовал — только радостное предвкушение.

За вход в помещение театра с меня взяли серебряную монету. Для благородных — недорого. А вот то, что на представление явилось так много небогатых на вид горожанок, меня удивило.

Ещё по Оргоне помнил, что серебрушка для подобных им — большие деньги. На неё можно не только накормить семью, но и покутить в трактире. Неужели горожанкам не жаль столько тратить на возможность послушать чьё-то пение?

Похвальная любовь к искусству.

Впрочем… Сегодня о потраченном серебре эти женщины точно не пожалеют. Если всё пройдёт так, как я задумал.

Интерьер театра меня не впечатлил. Ни золотого напыления на стенах, ни самоцветов, ни изящной лепнины. Никакого блеска и роскоши. Бедно. Не по-столичному.

А те поблёкшие мозаики, странные рисунки и картины в рамках с потрескавшейся ложной позолотой, что увидел на стенах, напомнили о доме пионеров из моего детства. Схожесть дополняли массивные скрипучие двери, паутина трещин на потолке. И запашок сырости, выступавший фоном для ароматов, что испускали шагавшие рядом со мной женщины: для благоухания духов, запахов пота и алкогольного перегара.

Поток людей, в котором я добирался до зрительского зала, разделился. Большая часть продолжали идти к видневшейся впереди арке. Меньшая — в основном благородные и их слуги, щеголявшие нашивками боярских родов на плечах — свернули к ступеням, что вели наверх: должно быть, к ложам верхних ярусов.

Пошёл следом за боярынями. И вскоре лишился ещё пяти серебряных монет — за привилегию смотреть представление в компании благородных пришлось доплатить. Улыбчивая девица, взымавшая плату, задержала взгляд на моём плече, где отсутствовала нашивка с эмблемой рода, на карауке, удивлённо приподняла брови… и пожелала мне хорошего вечера — сдержала любопытство.

В прошлой жизни я не посещал театры: сперва не хотел, потом не находил для этого времени. В своей долине построить их не удосужился. Всё больше возводил укрепления и дома для новых подданных — в основном крестьян, что в поисках лучшей жизни регулярно являлись в Кирхудскую долину из всех окрестных королевств. Для проведения культурного досуга довольствовался церемониальной комнатой замка: просторной, светлой и уютной, где временами для меня и моих женщин выступали пришлые артисты.

Поднялся на самый верх, прошёлся по коридору. Заглянул в одну из пустовавших лож. Четыре места — мягкие потёртые кресла. Уселся, прикоснулся к отполированным деревянным перилам, взглянул вниз. Далековато до сцены. Кресло неудобное. Да и светильник над головой слепил глаза.

Решил, что потерплю: ведь я пришёл сюда ненадолго.

Зрительские места быстро заполнились. И внизу, и в ложах. Появились соседки и у меня — две пожилые дамы. Внимательно осмотрели моё лицо, одежду, карауку; решительно переступили порог, уселись, оставив между нами пустое кресло.

Обменялся с ними молчаливыми кивками-приветствиями.

Суета на сцене закончилась.

Там долго кружили наряженные в серые халаты молодые девицы: подметали, намывали пол, передвигали реквизит. Всё это происходило на глазах у зрителей. Потому что ничего похожего на занавес оформители сцены не соорудили. Не придумали? Или не посчитали нужным повесить?

Одна из моих соседок привстала, коснулась светильника над нашими головами — приглушила свет. Похожие действия со светом проделали и в большинстве других лож. Померкли фонари и внизу, между рядами.

На сцене свет стал ярче.

Там появилась наряженная в серебристый кафтан конферансье (я приметил, откуда она вышла). Неискренне улыбнулась, театральным жестом поприветствовала притихших зрительниц. Надрывая голос отрекламировала предстоящее представление, бегло перечислила запланированные в нём номера. Озвучила имена музыкантш, певиц и танцовщиц, что дожидались нашего внимания — на некоторые публика реагировала бурными овациями.

Конферансье скралась за сценой.

Ей на смену явилась группа из пяти женщин. Расставили стулья, уселись в обнимку с музыкальными инструментами. Дождались, пока смолкнут приветственные крики, помахали кому-то руками. Устроили короткое совещание — посмеялись. И заиграли весёленькую мелодию.

На лицах моих соседок появились довольные улыбки.

Я вновь перевёл взгляд на сцену. Покачал головой.

Да уж.

Не похоже на состязание эльфийских Виртуозов.

Скорее — на утренник в Доме пионеров.

Долго я такое не вынесу.

Из ложи я ушёл сразу после выступления рыжеволосой певицы.

Пела та неплохо — если не вспоминать представления Мастеров голоса и не придираться к мелочам. Для усиления звука она использовала лишь объём собственных лёгких. Лирическим сопрано поведала слушательницам долгую любовную историю боярыни и простолюдинки. Похожую на те, что мне уже довелось сегодня услышать.

Это была пятая песня о любви подряд от разных исполнительниц — вот честно, с удовольствием бы послушал вместо неё любой марш степных орков!

Но и она получила свою порцию восторженных аплодисментов.

Сменив рыжую, на подмостки вышла коротконогая носатая брюнетка. Поприветствовала собравшихся в зале, засыпала их воздушными поцелуями — сорвала овации. Уселась с караукой на стул, широко раздвинула бёдра; и тоже заголосила о Большой любви, выжимая из публики ручьи слёз.