— Вам стоило бы сменить секретаря. Зачем на таком крупном и важном предприятии такой нерасторопный специалист? Только личное время теряете, как будто у вас нет других дел, чем этой канцелярщиной маяться…
Рогозинский и Вагобушев удивленно переглянулись, а я убедился, что тут попал в десятку, и потому продолжил:
— А вот с женой вам, товарищ Рогозинский, стоит расставить все точки на «ё». Так долго продолжаться не может, сами понимаете. Поговорите как взрослые люди, не стоит друг друга мучить…
— Постойте, но как вы… — Иван Степанович, кажется, стремительно начал трезветь.
Я не останавливался:
— Да и вообще — вы ведь особой любви к электрике и электронике не питаете, да и вообще — со сложной техникой не очень ладите. Тогда почему вас именно сюда назначили? Чтобы убрать неугодного человека? Вы ведь строитель по специальности, да?
Рогозинский и Вагобушев явно были в нокауте.
Нет, такие штуки-дрюки работают только в самых общих чертах, да и то при изрядной доле везения. Как он там говорил — антинаучно? Я бы сказал — псевдонаучно.
Мозоль на последней фаланге среднего пальца говорила о том, что он много и часто пишет от руки. Вряд ли он ваяет бестселлер темными осенними вечерами, не похож он на писателя, слишком нормальный. Так что — эти весьма характерные для школьников и студентов отметины могли сказать только о том, что с документами у него в приемной бардак, и ему приходиться чирикать самому. Дружил бы с техникой — освоил бы машинку, ан нет… Но тут бабушка надвое сказала, мог и ошибиться.
Кожа у Рогозинского была того типа, который загорает при первом прикосновении солнечных лучей. При такой коже под обручальным кольцом остается хорошо заметная белая полоска. Кольцо имелось, полоски — не было. Ездил на отдых и снял? Угадайте зачем?
А что касается специальности — то тут вообще всё довольно просто. Пусть он и начальник, но судя по тому, как управлялся с моим окном — руками работать не боится. И уж поверьте, если человек действительно профессионал — он и дома и у знакомых будет крутить проводку или ставить стекла. А травмы электрика, или — электроника от повреждений, которые ежедневно наносит своим пальцам и кистям рук строитель или автомеханик, как и въевшиеся частички используемых веществ, таких как, например, канифоль или цемент, остаются и вовсе на долго, несмотря ни на какие перчатки-рукавицы…
Рогозинский молча встал и пошел курить. А Вагобушев аккуратно потрогал травмированное ухо и спросил:
— Слушай, а откуда ты узнал, что он спит с секретаршей? И что, это получается правда, что его из Ставрополья перевели, потому что с глаз долой убрать хотели?
Теперь настало время охренеть уже мне. Вот так и рождаются легенды, черт бы их побрал.
Глава 22, в которой приезжает Машеров
Автор абсолютно не претендует на историческую достоверность портрета Петра Машерова, не собирается вступать в споры по этому поводу, приносит искреннние извинения всем, кому не угодил в этом вопросе и подчеркивает — эта книга является художественным вымыслом по мотивам реальных событий и людей, не более того.
Петр Миронович не любил вертолеты, считал их барством. Зато — очень любил колесить по республике, навещать самые отдаленные ее уголки. Благо, Белорусская ССР — страна компактная, эдакий неправильный пятиугольник 560 на 650 километров. Могло бы быть и поболее, если бы Белосток в свое время остался как ему и положено — белорусским... Ну, это дела давно минувших дней, а на данный момент Минск, столица республики, располагался практически в самом центре Синеокой. До самой отдаленной окраины напрямую — километров триста, учитывая особенности дорожной сети и рельефа — максимум триста пятьдесят.
Вот и летал по дорогам шоссейным и проселочным скромный кортеж батьки Петра, из двух-трех легковых автомобилей с бешеной скоростью — сто пятьдесят километров в час. Какой же русский не любит быстрой езды, даже если он белорус из-под Витебска?
Два часа — и на месте! Главное — чтобы автомобили были в порядке, и водитель носом не клевал, а то и до беды недалеко… Водитель у Петра Мироновича был опытный, старый шоферюга. Некоторые считали — слишком старый. И радикулит у него, и зрение слабое… Но Машеров брать на его место кого-то помоложе не спешил — жалко человека, пускай бы до пенсии доработал… Он вообще очень ценил людей и действительно болел за них душой.
***
Пока я стоял на проходной завода, и наблюдал, как кортеж батьки Петра, на бешеной скорости влетает на улицу Снежкова, и машины, лихо затормозив, паркуются у самого у самого заводоуправления, в голове моей всплыли строчки, которые приписывали Петру Мироновичу: «Не столько надо самому знать и уметь, сколько видеть хорошее в других людях. Тогда и сам будешь многое значить. Вот моя мораль, вот мой принцип. Поэтому если я и сержусь на людей, я всё равно их жалею и люблю. Поэтому я живу. Я очень люблю людей. Я ведь любому человеку могу все зубы выбить. Но я же ему потом и другие вставлю — лучшие, более верно действующие. Я очень люблю людей…»
Машеров хлопнул дверью автомобиля энергично, стремительной походкой приблизился к Волкову и радушно с ним поздоровался. Как будто и не было у него проблем с артериальным давлением, и не удаляли ему почку… Старая партизанская закалка! Гвозди бы делать из этих людей!
— Василий Николаевич! Давно собирался к вам добраться… Ну, показывайте своё хозяйство… У нас много дел: сначала ваша епархия — ПДО, потом — к металлургам, а там и «Интервал» посмотрим. К нефтяникам не поеду, в прошлый раз был, хотя мне вот товарищи из министерства фантастические вещи рассказывают. Ну, ведите!
Я изображал из себя образцового журналиста: много слушал, много фотографировал, мало лез с вопросами. Честно говоря, Машеров своим поведением, манерой общаться, компетентностью, грамотностью просто растоптал в дребезги мой пессимизм по поводу чинуш и политиков всех мастей.
Конечно, пусть и редко, но я и до этого встречал таких руководителей, но чаще на низовом уровне: директора предприятий, председатели колхозов. Они не страдали высокомерием и чванством, общались запросто, ровно — хоть с уборщиком, хоть с корреспондентом, хоть с вышестоящим начальством. И при этом — потрясающе знали свою сферу деятельности, то дело, за которое были ответственными. Да-да, такими были Рикк, Волков, Исаков, Драпеза… Таким мог стать молодой-перспективный рационализатор Сережа Капинский с Гидролизного завода. Машеров был с ними одного поля ягодой, и тем более странным на мой взгляд казалось его нахождение у самой вершины вертикали власти… Там, обычно, удавалось закрепиться людям совсем другого типа… Ну да, был Косыгин, был Громыко, еще три-четыре ярких личности, которые при этом были неплохими профессионалами, но что касается обычного человеческого общения — тут Петру Мироновичу равных не было.
А белорусы такой народ — что угодно смогут сделать если попросить так, чтобы человек чувство собственного достоинства сохранил. Одно дело цыкнуть сквозь зубы, мол мигом начали кирпичи отсюда убирать! И совсем другое — заявить, что только на вас, мужики-работяги, вся надежда, работа станет если кирпич под навес не переложить! И нынешний руководитель БССР умел заставить кого угодно работать на триста процентов эффективнее, просто сказав нужные слова в нужное время правильным тоном.
Судя по вопросам, которые задавал Машеров, проходя по цехам и складам ПДО он и вправду имел представление о деревообработке и о ситуации в Дубровицком районе в целом. Особенно его интересовали инновации, рацпредложения… И тут Волков не собирался меня прикрывать:
— А вот возьмите хоть мореный дуб! Это ведь не моя идея была! Да! Мы все ходили, и не видели под носом огромных богатств! А этот… Гера, уже отлипни от своей фотокамеры и иди сюда, и, борони Бог, веди себя прилично, не изображай паяца! Вот — Белозор Герман Викторович, журналист нашего «Маяка»… Да! Просто пальцем мне показал — так мол и так, дубравы тысячелетние растут здесь, поворот реки располагается тут, а твердые породы пролегают вот так и потому русло не менялось веками. И водолазы со спасательной станции жалуются на коряги на дне. Мореный дуб!Невероятные запасы!