Около ворот квартала Силаевых я спрыгнул на землю. Стараясь не светить лицом, подошёл к заметному красному камню в основании стены. Вынул его. Как и предполагал, обнаружил в тайнике письмо. За спиной раздался скрип дверных петель — я прыгнул в экипаж.
— Езжай, — скомандовал я вознице. — К Городскому театру.
Устроился на скамье поудобней, поправил на скамье карауку. Повертел в руках Мышкино послание, разглядывая замысловато сложенный, пропахший дорогими алхимическими чернилами лист бумаги. Развернул его, с удивлением отметив пробудившееся любопытство.
Письмо оказалось совсем коротким — всего четыре слова, состоявшие из больших, тщательно выведенных детской рукой, но неровных букв: «КИРА, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ».
Глава 54
Ещё в театре я заметил, что публика чем-то возбуждена.
Сегодня женщины в театре больше предпочитали сплетничать, а не поддерживать вниманием артистов. Своё появление я отложил на конец концертной программы. Слушал шепотки соседок по ложе о кораблях, пришедших в порт Оргоны едва ли не с конца света; о неких то ли змеях с человеческими головами, то ли женщинах со змеями на голове, высадившихся с тех кораблей.
А ещё отметил, что едва ли не половину всех песен, исполненных этим вечером артистками со сцены, я видел в альбоме Ильсинии Силаевой. Некоторые успел не однажды спеть и сам. Уверен: не только я помнил большинство стихов Силаевой наизусть. Но на те же «слёзы-алмазы» публика вновь среагировала так, точно слышала этот «шедевр» впервые.
«Вальс любви», который отыскал в альбоме Рослиной бабки, я сопроводил иллюзией Бала жёлтых листьев — его ежегодно устаивал в первый день осени Дом серебряной росы. Воспроизвёл наиболее яркие моменты главного танца. Кружившие в воздухе над зрительскими рядами пары разбрасывали иллюзорные искры. Те снежной бурей разлетались по залу, гасли едва не долетая до лиц зрительниц.
Не составило труда заменить в моих картинках стройных эльфийских мужчин на похожих по комплекции женщин, одетыми в парадные мундиры (скопировал тот, что был сегодня на штос-офицерше Лукории). Платья дам оставил такими же, как тогда… Невольно взгрустнул, рассматривая оголённые женские плечи, роскошные причёски, мелькавшие в складках юбок бальные туфельки.
«Вальс» наполнил семуриты не хуже «Арии умирающего феникса». Мне даже почудилось, что вихри маны над сценой после него оказались в разы мощнее и насыщеннее. Покидая сцену — подумал о том, что зря морочил публике головы видом и проблемами мифических птиц. Теперь уже не сомневался, что «слёзы-алмазы», упакованные в яркие иллюзии, понравились бы жительницам Бригдата не меньше, чем страдания пусть и необычного, но малопонятного кольгримского феникса.
В бордель заглянул скорее по привычке, чем из необходимости. Прогулялся до него пешком, по знакомой тёмной улочке — освежил голову, упорядочил мысли. Не встретил по пути ни грабителей, что могли отвлечь от размышлений, ни толп праздных гуляк. Но кто-то, видимо домчался из театра до салона на экипаже. Потому что когда переступил порог «Дома ласки и удовольствий», понял: меня там ждали.
Госпожа Барелла дежурила у самого входа; сияла вполне искренней улыбкой, очень правдоподобно изображала радушную хозяйку. Чёрная и Белая источали свежие ароматы розовых лепестков. При виде меня они просияли, взвизгнули, точно поросята. Но на шею мне не бросились — покосились на хозяйку борделя. Должно быть получили чёткие инструкции, как должны себя вести при моём появлении.
Первым делом компаньонки утащили меня наверх — в апартаменты. Заметил, какими завистливыми взглядами провожали нас не только прочие работницы борделя, но и некоторые клиентки. Похоже, кто я такой и чего сегодня можно ожидать в «Доме ласки и удовольствий» знали уже все. Не сомневаюсь, что Черная и Белая в ожидании меня не единожды услышали наставления обслужить меня побыстрее.
Мои компаньонки выполнили пожелания коллектива. Ещё до полуночи я насытился и ласками, и удовольствиями; почувствовал голод. Ужин по моему требованию оказался на столе в общем зале почти мгновенно, словно повара заранее знали, когда именно я проголодаюсь. Впрочем, вполне возможно, что так и было: работницы борделя вполне могли уже изучить и мои физические возможности, и привычки.
Ждали от меня сегодня не только песен. Концертная программа после ужина оказалась не столь продолжительной, как при моём прошлом визите сюда. Всплакнув напоследок под «слёзы-алмазы» (меня буквально вынудили их исполнить), женщины приступили к расспросам: «был ли в Ягваре», «как поживает госпожа Риккарда», «кому достанутся корабли, что причалили в порту Оргоны».
Меня разочаровало отсутствие в баре борделя «Слёз милийской девы». Пришлось довольствоваться напитками попроще… и похуже. Потягивая из стакана зеленоватый напиток с привкусом полыни, поведал женщинам о своём недавнем путешествии. В вольной интерпретации, разумеется — не пичкать же милых дам сухим, лишённым художественной ценности пересказом неинтересных событий.
Никто не обозвал меня лжецом, когда я самозабвенно врал о схватке под водой с королевой русалок. Не усомнился в моей доблести, когда я признался, что в одиночку сразился с прайдом огненногривых львов. И лишь сочувственно вздыхали, рассматривая на моей руке то место, где ещё недавно виднелись следы от зубов предводителя гигантских обезьян.
Ну правда, кому интересно слушать о пятнадцатидневном сидении в тесной каюте и двухдневной тряске в дребезжащем дилижансе?
Ироничная улыбка исчезла с лица госпожи Бареллы, когда я завёл речь о салоне её сестры. Тут я не стал ничего приукрашать — рассказал, что видел. Поведал о бросившихся мне в глаза отличиях между местным «Домом ласки и удовольствий» и тем, что видел в Реве.
Упомянул о вывеске на фасаде салона льеры Риккарды. По просьбе хозяйки борделя расписал ту в мельчайших подробностях, даже зарисовал. Ответил на десятки уточняющих вопросов — начиная с того, какие причёски носят компаньонки в Реве, заканчивая количеством зеркал в главном зале.
Не забыл посетовать на отсутствие в салоне госпожи Бареллы «Слёз милийской девы». Сообщил, что пристрастился к этому напитку, когда гостил у королевы Каталинии Восемнадцатой (в рассказ о королеве русалок компаньонки и их начальница поверили больше). Пообещал что как-нибудь принесу в салон одну бутылку для пробы — прихвачу с собой, когда загляну к королеве снова.
А вот на вопросы о неких кораблях в Оргоне, я рассказывать отказался. Состроил серьёзную мину, изображая жуткую секретность. Заодно выяснил, о чём именно идёт речь.
Узнал, что несколько дней назад (одни говорили, что пять — другие: семь) в Оргону заявилась пиратская эскадра. Должно быть, искательницы удачи заблудились: давно уже никто не отваживался грабить города Кординии. Хуже всего то, что мерзавки ворвались в Мужскую крепость… из обитателей которой не уцелел ни один: много ли нужно усилий для того, чтобы убить мужчину.
Об этом инциденте, похоже, и судачили сегодня в театре. Да уж, называть змеями тех, кто лишил Кординию половины мужского населения — это ещё ласково. Со слов госпожи Бареллы, разгневанные боярские роды отправили в Оргону большой военный отряд, чтобы покарать вторгшихся на остров мерзавок.
Жительниц Ревы теперь интересовало, чьим именно слугам достанутся захваченные там корабли. Усилят они флот острова, или слуги боярских родов продадут их на материке. О том, что пиратки могут попросту сбежать (что казалось мне вполне допустимым), никто из жительниц острова не думал.
В Реву я отправился под утро. Уставший, но довольный. С полностью заполненными магической энергией семуритами.
Скастовал «скрепы» входа на стене. Вложил в ладоши усыплённым компаньонкам по золотой монете. Деньги для хозяйки борделя оставил на столе.
Пристроил на плече лямку карауки. Бросил на себя взгляд в зеркало — чем хороша молодость, так это тем, что после многочасового загула ты выглядишь свежим и отдохнувшим. Вошёл в эльфийское жилище.