— Слыхали, Иван Петрович? Совой! А вторая ремарка?

— В окно он сам выпрыгнул. Дверной замок был вскрыт, ну, я его обратно снаружи замкнул и в окно влез. Когда я вашего Вагобушева по спине перетянул, он сбежать пытался, а как не получилось — выбросился в окно. На излете я в него совой и попал, — мне дорогого стоило сохранять самообладание.

Не каждый день в дом вламываются и переворачивают там всё вверх дном!

— Есть и третья ремарка, только я не знаю — можно об этом или нельзя... — продолжил я.

Волков довольно скалился, наблюдая за метаморфозами лица Рогозинского. Оно из красного превратилось в зеленоватое.

— Ну же, не томите...

— У меня там в засаде капитан милиции теперь сидит. Очень сердитый, с рацией и пистолетом.

— О Господи! — сказал Рогозинский. — Можно мне сделать один звонок?

— Да пожалуйста! — Рикк подвинул к нему аппарат.

Я думал, в номенклатуру, а тем более — в начальники крупных предприятий пускали только атеистов. Лучше — воинствующих. А этот Иван наш Петрович о Господе вспомнил...

— Послушайте, у вас есть связь с этим Сазонкиным? Да, да! Пусть уберет оттуда людей, может случиться большая беда!

Шестеренки в моей голове скрипели усиленно, а потом вдруг перед глазами всплыла строчка какой-то статьи, читанной тогда, в будущем. Мол,

"... начальник машеровской охраны полковник Сазонкин был переведен в центральный аппарат КГБ незадолго до смерти руководителя Республики".

Некоторые любители теорий заговора связывают этот перевод с трагедией 4 октября 1980 года — мол, злые силы заменили лично преданного человека на дилетантов, а потом подстроили автокатастрофу.

— Сазонкин, вы сказали? — дернулся я.

— Да, да, он сказал Сазонкин, а в чем дело?

— Начальник охраны Машерова!

— Твою-то мать! — сказал Рикк.

Рогозинский в этот момент положил трубку.

— Слушайте, ну ко мне обратились такие люди, что я не мог отказать... Меня попросили Белозора прощупать, я и...

— Да! — выкрикнул Волков. — Вы идиот, Рогозинский! Прощупать — не значит разворотить дом! Кража со взломом, соображаете? Если бы мне не позвонил Тиханович, я не позвонил Привалову... КГБ, МВД, ВОХР еще... Борони Бог, постреляли бы друг в друга!

Рогозинский пыхтел и сопел. За телефон взялся Волков, он набрал Привалова:

— Пал Петрович? Да! Волков беспокоит. Прояснилось. Сазонкин попросил нашего Рогозинского Геру прощупать. Да, тот, который начальник охраны Петра Мироновича. Да, Рогозинский именно это слово, а не американский шпион... Так экскурсия! Гера будет ее для минских товарищей проводить. Какая статья? Ах, в "Маяке"! Сейчас-сейчас...

Рикк выскочил в приемную и вернулся со свежим номером "Маяка". У него был открыт разворот — с моей рожей в окружении оперативников, которые участвовали в задержании ублюдка Геничева. Главный металлург ее чуть ли не в самую физиономию сунул Рогозинскому:

— Вот, тоже можете "прощупать"... Он бы вашего Вагобушева и насмерть убить мог! Это ж Белозор!

— Забіць не забіу, але ж штурхенцоў надаваў! — вспомнил анекдот про свинью я.

Ну, это там, где бабка попросила двух мимопроходящих идиотов свинью зарезать. А штурхенцы — это те же трындюли. Убить не убили, а трындюлей надавали.

— Хо-хо, — сказал Волков.

— Хе-хе-хе! — сказал Рикк.

— Хе? — удивился Рогозинский.

— Ха-ха-ха-ха!!! — мы разом разразились дурным громким смехом, таким образом выпуская напряжение.

Это, пожалуй, было лучшим вариантом. Всё-таки миром правит не тайная ложа, а явная лажа... Никакого мирового заговора — просто привычка местных товарищей бежать впереди паровоза и проявлять совершенно чудовищное рвение. Кто написал четыре миллиона доносов? Это Довлатов спрашивал, да? Вот так вот и написали... Тоже, наверное, сверху попросили проявить бдительность. Они и проявили. А эти — прощупали. Нащупались, черт бы их...

— Нет, ну а как вы хотели? — Рогозинский, кажется, успокоился и понял, что штурхенцоў ему тут никто давать не будет, и принялся оправдываться. — Ну, представьте — к Петру Мироновичу на расстоянии вытянутой руки приблизится вот такой вот человек.

Он выразительно глянул на меня.

— Какой же? — ухмылка так и оккупировала мою физиономию.

— Ну... Странный! Слушайте, вот мне Валентин Васильевич... Ну, Сазонкин! Так вот, он сказал, что вы чуть ли не новый Мессинг или там Горный! Мол, в УГРО про вас такие байки рассказывают, что просто фантастика! А товарищ Сазонкин — человек прагматичный.

— Так а почему он на Малиновского не позвонил, коллегам? — удивился я, — Тамошние меня уже того... Прощупывали.

— А почему вы думаете, что не позвонил? — ответил вопросом на вопрос Рогозинский. — Просто он не складывает все яйца в одну корзину.

Мы помолчали немного. А потом я спросил:

— Как у вашего Вагобушева самочувствие?

— А вы такой сердобольный? — настало время Рикка ехидничать.

-Да нет, просто у меня бардак в доме страшный теперь. Вот как выпишется — вместе будем всё на место ставить. Я бы и вас, Иван Петрович, пригласил. Настоятельно! — несмотря на разрядку смехом, злобы во мне было еще много.

— Да! — сказал Волков. — Это будет справедливо!

— Послушайте, я директор крупного предприятия... — начал было возбухать Рогозинский.

— А я — новый Мессинг! — отрезал. — Хотите — порчу наведу? Или предскажу, когда вы умрете?

И сделал страшные глаза.

— Н-нет, спасибо... — обмяк в кресле директор крупного предприятия

— А вы можете? — прищурился Волков.

И я брякнул, не подумав:

— Насколько я знаю, в две тысячи двадцать втором вы будете еще живы, — еще бы я не знал!

С этим титановым стариканом я столько кругов по Дубровице нарезал, выявляя недостатки в благоустройстве и комфортности городской среды... Волков был председателем городского Совета старейшин и терзал исполком и коммунальщиков со страшной силой! Заслышав стук его трости по тротуарной плитке, дворники начинали мести с удвоенной силой, муравьи бегали строем, а мелкие чиновники покрывались испариной и пытались притвориться шлангом. Из которого клумбы поливают. Так что тут я знал, что говорил.

— Ого! — сказал Рикк. — Девяносто перешагнешь, Николаич! А про меня и не говори — я свои сроки и сам знаю.

— Не хотите — не надо, — и хорошо, что не хотел.

Я и понятия не имел, сколько он проживет. По крайней мере, общаться с ним лично мне не довелось — может, к детям в Минск на старости лет переехал, а может и умер... Или репатриировался. Потому тут великий экстрасенс Гера Белозор мог и опозориться.

— И я не хочу, — сказал Рогозинский, — Давай, я на выходных бригаду пришлю?

— Не-а! Мне уже Привалов стекольщика предлагал. Я считаю — это несправедливо. Вы раздолбали — вы и чините. Будем ручками, ручками...

— А вы за справедливость? — злобно глянул на меня директор "Интервала".

— Да-да! Причинять добро, наносить радость, сеять справедливость... Или ручками — или пойду заявление в милицию писать, или морду вам набью. — я тоже умею злобно зыркать! — Просто подойти поговорить со мной, значит, не судьба, а убрать последствия своей бурной деятельности — неохота?

Всё-таки мозги у него работали, и чувство самосохранения не исчезло, он молча кивнул — я бы, ей-Богу, отлупил его тут, в этом самом кабинете. Надоело! Сколько можно — строят из себя сильных мира сего, а вытворяют натуральную лажу! Это ж так сложно — подойти и пообщаться, позвонить, в конце концов! Да знай я, что это охрана Петра Мироновича Машерова — я бы что, против был? Я разве идиот и не понимаю, что встреча с первым лицом Республики — дело серьезное? Деятели, мать их... Нахрен вобще этот Рогозинский Волкову и Рикку?

— Всё, всё! Охолонули! — развел руками Волков, — У нас дел по горло. Давай, Гера, выкладывай, что там у тебя по планам на город? Вы, Иван Петрович, в состоянии сейчас слушать и слышать?

— Да, да... Я выводы сделал, — явно наговорит там про меня этому Сазонкину, ну и черт с ним.