Он и Машеров — вот какие люди меняют историю! А не какой-то выскочка-попаданец, даже обладающий задатками местного шарлатана-предсказателя.
В общем — всё это "чествование передовиков газетного производства" вынуждало меня улыбаться, кивать, пожимать руки людям, которых я или не запомнил, или не знал вовсе, и вообще — выдавливать из себя приличный вид. Потом мы прошли в кабинет шефа, оставив коллег за дверями, он пошарил в ящике и достал оттуда ведомость, пухлый бумажный конверт и крупный ключ, в ушко которого почему-то была продета огромная канцелярская скрепка.
— Вот деньги, распишись. Тут действительно — много! Может на сберкнижку положи? Ну, сам решай. А вот — ключик от дачки. Ты просил дачку — я нашел тебе дачку! А? — он, всё-таки, был неплохим мужиком, этот Старовойтов. Запомнил же! — Более того, дачка — в Узборье! Там до твоих разлюбезных Раубич пять минут на машине, полчаса пешком, а с твоими ногами и вовсе — минут пятнадцать. Нормально же!
— Вот за это — гигантское интернациональное спасибо, Михаил Иванович! — я был вполне искренен. Как он выкрутился — не знаю, но вот так взять — и запросто вручить ключ? Красавчик, что скажешь. — А что там за домик-то?
— Тебе понравится. У самого леса, с мансардой...
— Ах, с мансардой? — плюшки и ништяки сыпались на меня как из рога изобилия!
— Отличный труд должен отлично вознаграждаться, а? А ты поработал там не за страх а за совесть. Веришь, нет — всем корпунктом твои репортажи читали. Это что-то с чем-то. Приключенческий роман! Ты книгу написать не хочешь, кстати? В стиле "Журналист Сорви-Голова"! А документы на дачку получишь, как на работу придешь — послезавтра. Всё оформлено честь по чести, нужна только подпись твоя. Давай, не задерживаю!
Вот ведь жук! Говорил — три дня отдыха, а теперь — послезавтра? Начальник он и в Африке начальник!
Зеленый Луг мне нравился и в будущей жизни: сложный рельеф, множество зелени, уютные зоны отдыха, дорожки, беседки, Цнянское водохранилище, Слепянский канал... Свежо, просторно, легко дышится. Сейчас, в тысяча девятьсот восьмидесятом году, водохранилища еще не было, солидной части жилой застройки — тоже, да и благоустройство имело вид еще не оконченный. Но всё равно — выйдя из пропахшего отработанным топливом и потными людьми автобуса-душегубки, я вдохнул полной грудью: о, да! Здесь было хорошо!
Монолитные высотки — тройками, аккуратные пятиэтажки, непременные элементы агитпропа: "НАРОД" "ПАРТИЯ" "ЕДИНЫ" — по слову на крыше каждого здания, "МИР НАРОДАМ" — на диспетчерской, и "СЛАВА КПСС" — еще на одной многоэтажке. Даже не знаю, что лучше: это, или бесконечные рекламы ритуальных услуг, сетей ритейла, мобильных операторов и онлайн-казино.
Народ у нас предусмотренные проектом города тротуары не любил: прокладывал свои собственные тропки прямо по газону. По самой симпатичной из таких я и шел к одной из высоток-свечек. Ну да, навигаторов и гугл-мэпс не было, но я купил в киоске обычную бумажную карту и высмотрел там адрес, который значился на письме от Таси. Том самом, догнавшем меня в Кундузе, на базе рембата.
— Гляди, мужик в "белозорах" шпарит! — послышались голоса пионеров с соседней лавочки.
Нет, галстуков на них не было, но пацанам и девчонкам было лет по тринадцать, и выглядели они вполне прилично — а значит точно были пионерами. Чуть ли не стопроцентная охваченность школьников общественной работой — это вам не хухры-мухры!
— Глянь — медаль! И платок странный... Может он — военный?
— Не-е-е, не похож. Где погоны? Турист наверное... Но медаль почему? А платок четкий! И штаны — наверное в ателье шил, настоящие "белозоры"!
Вот же черт — оказывается, всё это время медаль за спасение утопающих так и болталась у меня на груди. Шемах прикрывал ее в автобусе, а вот тут, на свежем ветру — сбился, и дал почву молодежи для обсуждения. Снимать не стал — пускай девчонки заценят, порадуются!
А заходы про штаны стали меня уже допекать, если честно. Даже захотелось привнести в этот мир что-то новое, кроме штанов с карманами и с резинкой на лодыжках. Надо будет покумекать на досуге — чего еще я могу? А то всё слова, слова, сплошной трёп и шарлатанство! Можно и о культуре труда и быта подумать! Я даже стал перебирать в голове всякие ноу-хау, но ничего толкового до момента столкновения с дверью нужного подъезда я так и не придумал.
— Хрясь! — мне прилетело с размаху, и, конечно, по той самой брови, которую постоянно разбивали на ринге, и которая пострадала в Афгане.
Больно, вообще-то! ухватившись за пострадавшую физиономию, я растерянно топтался на месте. Мне что, титановую пластинку туда под кожу вшить? Местный житель, видимо, очень торопился, потому что промчался мимо меня стремительным домкратом, отпихнув плечом и едва не сверзившись на ступеньках. Борзый парень какой-то! Я запомнил его синюю олимпийку и стриженный затылок — так, на всякий случай.
А вообще — строить планы мести было некогда, кровь хлестала будь здоров, башка слегка кружилась. Выручил шемах — я прижал его к ране и добрел таким образом до лифта. Чисто вприкидку нажал кнопку с цифрой "9". Конечно — не попал, пришлось спускаться на два этажа вниз, и одним глазом рассматривать номерки на дверях! Пока нашел искомый, и пришлось дважды складывать шемах пополам, потому что заляпать подъезд не хотелось.
Наконец, у двери бардового дерматина с золотыми гвоздиками я остановился:
— Тук-тук-тук ту-у-ук ту-у-ук ту-у-ук! — дочь полярника была обязана с первого раза распознать этот позывной.
— Кто там? Войдите! — раздался звонкий, приятный, любимый голос.
И я взялся за ручку, и толкнул дверь, и вошел.
Здесь явно шел ремонт! Пахло свежими обоями, мелом, клеем-ПВА..
— Мама, мама, это одноглазый Гера Белозор с медалью пришел! — Васька выглянула из-за угла, обалдела, увидев меня, и кинулась обниматься. -Уи-и-и! Привет, Гера Белозор, а что у тебя с глазом?
— Привет, Василиса! Ого, какая ты тяжелая! С глазом — порядок, это мне дверью в лоб стукнули когда я к вам шел... Какой-то придурок в синей олимпийке.
— Плидуёк в олимпийке? Ой! Мама, а чево Гела Белозол такой челный? — Аська тоже выбежала навстречу, но подойти ближе не решалась, терлась около шкафчиков и переминалась с одной босой ноги на другую.
Она тоже подросла и вытянулась, соломенные волосы малышки были растрепаны во все стороны, как у домовенка Кузи, а трусы и условно белая маечка явно носили следы ремонта: по крайней мере разноцветных пятен на ткани было полным полном.
— Дети, кто там? Что вы там кричите, я ничего не... — Тася появилась с кухни и глаза ее широко раскрылись, брови взлетели вверх: — Гера?!
Я на секунду даже забыл про разбитую башку!
...Занавесок на окнах еще не повесили, а потому желтый солнечный свет легко проникал в просторную квартиру. Яркие лучи выгодно очерчивали манящий силуэт девушки, проникая под легкую материю свободной рубашки. Короткие шортики, не скрывающие сильные, стройные ноги, выбивающиеся из-под газетной "треуголки" пшеничные локоны, и эти необыкновенные, сверкающие глазищи — черт возьми, да я сам себе завидовал!
— Та-а-ак! — обаятельная и хозяйственная ремонтница вдруг очень резко перешла в режим грозной валькирии, и глаза ее приобрели тот самый, пугающий цвет крыжовника: — Белозор! В ванную! Вася — табуретку! Ася — полотенце!
Как в той сказке: махнула правым рукавом, махнула левым рукавом... Всё как-то резко закрутилось, и вот я уже сидел посредине весьма симпатичной, но небольшой ванной и пялился конечно же не на панно из декоративной плитки. Рубашка моя мигом улетела прочь, майка — тоже, чтобы не заляпать кровью, и Таисия профессионально-безжалостными движениями принялась штопать меня, доставая из появившейся из воздуха аптечки различные орудия пыток.
— Сдуреть можно! — приговаривала она. — Я его жду, плачу у окошка долгими тоскливыми ночами, ремонт делаю в компании двоих детей, мечтаю, что встречу его как образцовая хозяйка и жена, а он приперся, напугал, заляпал всё кровищей... Та-а-ак, а это что?