Всех настолько удивила моя поднятая рука, что конкуренцию за «должность» политинформатора мне никто не составил. Классная поначалу решила, что я тяну руку, чтобы отлучиться из класса «по нужде». Но я озвучил своё предложение — и уже через минуту был едва ли не единогласно выбран на желанный пост. Пост действительно был неплохим: я пришёл к такому выводу, когда Зоя Каховская вчера подробно объясняла мне обязанности всех этих «тимуровцев» и прочих вожатых. Я чувствовал, что если не в этот раз, то уже со второго полугодия без «общественной нагрузки» точно не останусь. Потому по собственной инициативе взвалил на себя минимальную: решил раз в неделю на «классном часе» проводить политинформацию.
Подобную должность в пионерском отряде класса я занимал и раньше (в бытность Павлом Солнцевым). Тогда меня этим почётным назначением осчастливили в добровольно-приказном порядке. Лишь после я понял, как мне повезло, и какие «халявные» обязанности на меня повесили (когда сравнил их с суетой тех же вожатых у октябрят и тимуровцев). И после держался за этот «пост» четыре года (пока не распустили пионерскую организацию). Ведь от меня всего-то и требовалось: утром перед классным часом пробежаться взглядом по передовице газеты «Пионерская правда», а после пересказать её ещё не продравшим глаза одноклассникам. Ерундовое дело. Но оно спасало меня от всех прочих пионерских забот: ведь я уже был занят важнейшим делом.
— Ты действительно хочешь этим заниматься? — шепнула Зоя Каховская.
Она сидела за партой, как прилежная ученица: сложив перед собой руки и выпрямив спину. Укороченный подол платья прятался под столешницей (да и не казался он таким уж коротким после того «школьного стиля», что продемонстрировали на линейке старшеклассницы). Я скользнул глазами по Зоиным косичкам, по её белым бантам и по нарядному фартуку. Отметил, что Каховская сегодня походила на примерную пионерку с агитационной открытки. Прекрасно дополнял этот образ и её «горящий» взгляд. Вот только я усомнился, что от «примерных пионерок» с открыток так вкусно пахло духами (сегодня Елизавета Павловна не уберегла от посягательств дочери свой парфюм).
Я взглянул на Зоину родинку (ту, что с правой стороны, над губой) пожал плечами.
— Нет, конечно.
— Тогда зачем…
— Ты разве забыла? — спросил я.
— Что?
— Я обещал тебе, что стану отличником и возьму на себя «общественные нагрузки». Было такое?
Зоины брови вздрогнули.
— Ну… было, — сказала Каховская.
— Вот, — сказал я. — Пожалуйста. Одно своё обещание я выполнил.
Строгий взгляд классной руководительницы прервал наш диалог. Зоя сжала губы, точно бесстрашная патриотка на допросе. Я ответил учительнице улыбкой («радостной» — «виноватая» у меня не получилась). Классная нахмурилась. Уселась за стол, вооружилась карандашом. И приступила к опросу детей на тему внешкольных занятий учеников вверенного ей класса. Зачитывала фамилии четвероклассников в алфавитном порядке. Помечала: кто, куда, по каким дням, какую именно секцию (или кружок) посещал. Подробностями она не интересовалась. Мишины одноклассники отвечали охотно; хвастались достижениями: посвящали классную в подробности своей внешкольной жизни.
Тема опроса меня заинтересовала. Потому что позволила лучше понять, кто есть кто в четвёртом «А». Отчасти я понял и принципы деления класса на группы. Четверо гандболистов шли в школу с линейки своей отдельной компашкой. Подобным образом отделились и трое пловцов. А вот девочки из кружка юных натуралистов не выделялись (сегодня) — присоединились к свите Зотовой (которая оказалась гимнасткой). С удивлением узнал, что Зоя Каховская занималась танцами — эту информацию председатель Совета отряда неохотно процедила сквозь зубы, точно созналась в преступлении. Обнаружил среди учеников четвёртого «А» и трёх шахматистов (двух мальчиков и девочку). Но в классе не оказалось ни одного боксёра или самбиста — это меня порадовало.
Потому что я всё ещё помнил, что представлял собой детский коллектив. Понимал, что школьники бывали злыми и жестокими. И часто выбирали своими жертвами таких «странных» и нелюдимых детей, каким был Припадочный Миша Иванов. Отправляясь сегодня в школу, я не рассчитывал стать душой детской компании (да и вообще: пока я не смирился с тем, что половину дня буду проводить в компании малознакомых десятилетних детишек). Однако не намеревался терпеть подножки, тычки в спину и оскорбления. Миша Иванов оставил мне в наследство хилое детское тельце, которое за лето я слегка укрепил. Научился подтягиваться на турнике; и даже тридцать два раза отжимался от пола!
Но знания о том, как нужно проводить поединки на ковре, не делали меня великим бойцом. Я не сомневался, что в умении драться пока уступал борцам и боксёрам с трёхлетним стажем (обычно в секцию борьбы и бокса шли с первого класса). Но у гандболистов и шахматистов в схватке со мной не было шансов на победу. Потому что опыт боёв пусть и не заменял навыки, но всё же давал мне немалое преимущество перед десятилетними мастерами штрафных бросков с семиметровой дистанции. У пловцов и юннатов тоже не получится уложить меня на лопатки. И это меня порадовало: я тут же почувствовал себя «первым парнем на деревне». Всё же обидно было бы «получать по морде» от десятилетних детишек.
«Урок мира» (он же собрание пионерского отряда, он же классный час) завершился тем, что учительница продиктовала нам расписание уроков на понедельник. И обрадовала недавних младших школьников, что недельное расписание — отныне явление не постоянное: некоторые уроки могли замещать другие (и об этих «замещениях» нас будут информировать в объявлениях на «информационной доске»). Четвероклассники возмущённо зашептались. Но высказать возмущение вслух никто из них не решился. Я успокоил Зою Каховскую обещанием: «Привыкнем». Не вспомнил, были ли подобные «замещения» в моей прошлой школьной жизни. Пришёл к выводу, что они если и случались, то не регулярно.
Через приоткрытые форточки в класс почти не поступал свежий воздух: межу показаниями термометра в помещении и на улице (в тени) разницы сейчас не было. Я заметил, что по вискам Каховской всё чаще скатывались капли влаги. Да и у меня под мышками и на спине намокшая рубашка прилипла к телу. Пиджак (или куртку, как именовала эту деталь школьной формы Надежда Сергеева) я повесил на спинку стула ещё в начале урока (моему примеру последовали все без исключения одноклассники). Полчаса назад разулся (понадеялся, что Зоины духи заглушат… все прочие ароматы). А к концу урока готов был скинуть с себя и остальную одежду (даже пионерский галстук!). Потому обрадовался, когда классная разрешила нам расходиться по домам.
Во второй половине дня маленький отряд пионерлагеря вновь собрался у меня дома. Мы обсудили первый школьный день. Отметили День знаний чаепитием и поеданием блинов со сметаной и мёдом. Блины мне помогла печь Зоя Каховская (она же принесла от родителей мёд). После школы девочка «забежала» к себе домой, чтобы переодеться — я дожидался её около подъезда (не желал сегодня беседовать с «дядей Юрой» и «тётей Лизой»). Потом мы направилась в квартиру Нади, где нас уже дожидался Вовчик. Книги не читали: и без костыля в виде художественной литературы хватало тем для обсуждения.
Надежда Сергеевна пила чай (без сахара) вместе с нами; но к выпечке не прикоснулась: свою диету Мишина мама соблюдала с фанатичной строгостью. Она уже выяснила, что за август похудела на четыре килограмма. Этот факт вдохновил её на новые свершения и придал ей решимости терпеть диетные невзгоды дальше: Надя поставила себе цель до конца года втиснуться в своё свадебное платье. Надежда Сергеевна развлекала нас недолго. Потому что её комната давно превратилась в швейное ателье. А по субботам Надя работала теперь даже усерднее, чем по будним дням; потому что хотела выполнить заказ Елизаветы Павловны до зимы.
Под аккомпанемент из грохота швейной машины мы болтали то в моей спальне, то возвращались на кухню (когда чувствовали, что в животах вновь появилось место для блинов). «Мы болтали» по большей части состояло из монологов Вовчика. На которые я и Зоя реагировали короткими фразами: всё больше отвечали на вопросы. Рыжий лил на нас информацию, словно воду из пожарного шланга. К вечеру мне казалось, что он за утро сумел побеседовать со всеми учениками школы — выяснил «кто, когда, куда и зачем». Вскоре я перестал вникать в его рассказы — поэтому часто отвечал Вовчику невпопад (чего рыжий не замечал).