— Миша, а ты на самом деле женишься на мне? — спросила Каховская. — Ну, когда закончим школу…
Спасительный крик сороки подарил мне секунды на размышления. Я отвлёкся от разговора с Зоей: обернулся. Увидел сороку на ветке берёзы, в десятке шагов от берега залива. Птица (будто сошедшая с чёрно-белого экрана) «трещала», дёргала хвостом (мне почудилось, что она отбивала такт).
— Миша!
Сорока издала резкий «треск» — точно эхом отозвалась на оклик Каховской.
— Что?
— Женишься? — повторила Зоя.
Она уже не плакала — смотрела не меня внимательно и строго.
— Если ты этого захочешь, — сказал я.
Девочка едва заметно кивнула.
— И ты не думаешь, что я для тебя слишком старая?
— Какая?
— Мне завтра будет уже одиннадцать, — сказала Зоя. — А тебе одиннадцать лет исполнится только весной. Моя мама говорила, что мужчинам нравятся девочки помоложе. И что мальчики не смотрят на старых тёток. А я завтра стану старухой: буду старше тебя на целый год. Я вчера думала: вдруг ты меня бросишь и уйдёшь к Светке Зотовой? Зотова до пятнадцатого января будет десятилетней, как и ты. Только… Вовчик расстроится…
Зоя опустила глаза.
— Не буду расстраивать Вовчика, — сказал я (не улыбнулся!). — Мне его «дама сердца» не нужна. Зачем мне эта Зотова? Ведь я дружу с тобой. Ты хорошо сохранилась для своих лет. Не выглядишь старой. Светка кажется старее тебя месяцев на пять, если не на пять с половиной. Тебе это кто угодно подтвердит… кроме Вовчика, конечно. Так что не переживай, Каховская: на чары Светы Зотовой я не поддамся.
Присыпавшие Зоину шапку снежинки сверкали, будто блёстки. С неба нечасто, но всё же падали новые белые хлопья. Гораздо чаще они сыпались с ветвей деревьев (после каждого порыва ветра). Снежинки плавно опускались на шапку и на плечи девочки, изредка приземлялись на её нос и щёки. Некоторые застревали в ресницах Каховской. Но быстро таяли, превращались в капли (не походили на слёзы). Девочка уже не рыдала. Лишь изредка шмыгала носом. Она пытливо всматривалась в моё лицо, почти не моргала. Я вдруг подумал о том, что никогда не водил девиц к этому заливчику зимой (даже в прошлой жизни). Но тут же прогнал эти мысли, словно Зоя могла их прочесть в моих глазах. Рассерженная нашим молчанием сорока возмущённо крикнула — Каховская вздрогнула, махнула ресницами: сбросила с них похожие на росу капли.
— Миша, если мы с тобой поженимся… — сказала она. — Значит: мы будем целоваться?
Говорила Зоя спокойно: будто поинтересовалась погодой на завтра или выясняла расписание уроков на пятницу.
Я дёрнул плечом (не улыбнулся!).
— Наверное.
Зоя тоже не улыбалась — напротив, она выглядела как никогда серьёзной.
— Миша, ты не считаешь, — сказала Каховская, — что нам уже пора… это делать?
Девочка сделала крохотный шаг мою сторону.
Я невольно огляделся — будто проверил: не подслушивал ли нас Юрий Фёдорович. Увидел лишь сугробы и стволы деревьев. Услышал насмешливые крики сороки.
Покачал головой.
— Думаю, что пока рано, — сказал я.
Зоя чуть сощурила левый глаз.
— А когда начнём? — спросила она.
Подобно своей маме чуть склонила набок голову.
— Позже, — ответил я. — Не в этом году! Или ты забыла, что мне только десять лет? Это тебе, Каховская, завтра стукнет одиннадцать. Станешь совсем взрослой! А я до весны останусь маленьким.
Отгородился от девочки скрещенными на груди руками.
Заявил:
— Рано мне ещё целоваться с девочками!
После тренировки мы с Зоей отвели на автобусную остановку Зотову; вместе со Светой дождались нужного троллейбуса. Помахали рукой вслед «даме сердца» Вовчика. Не спеша зашагали по освещённому фонарями тротуару. По пути от остановки до дома Каховских я с Зоей почти не разговаривал. Не вспоминали мы ни Зоину ссору с отцом, ни наш поход в парк, ни разговор о женитьбе и поцелуях. Каховская держала меня под руку. Но не смотрела мне в глаза — хмурила брови, нервно покусывала нижнюю губу, задумчиво глядела в темноту (будто прокручивала в голове не самые приятные воображаемые сцены). Я не отвлекал девочку от раздумий. Потому что догадывался о причине её волнения. После нашего разговора на берегу залива Каховская ещё не виделась с отцом (тот обычно возвращался с работы, когда дочь уже тренировалась в «Ленинском»). И сейчас девочка представляла скорую встречу с папой (раздумывала над тем, что именно ему скажет; с трепетом воображала реакцию Юрия Фёдоровича на её слова и его ответы).
Я вспомнил Зоины слова: «Миша, а ты на самом деле женишься на мне?» Скосил глаза — взглянул на Зоино лицо. Подумал, что не знаю, какой эта девочка станет в будущем: в моём «прошлом будущем» её попросту не было. Как не было там и Светы Зотовой. Да и Вовчик тогда не доучился в школе — отправился в колонию. Паша Солнцев рос без отца. А Нину Терентьеву её родители не видели с девятого декабря тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года. Фрол Прокопьевич Лукин (в том, в другом прошлом) не дожил до парада в честь сорокового юбилея Победы. Погибли совсем молодыми Валера Кругликов и Олег Васильев. Виктор Егорович Солнцев умер в тюрьме. Я с удивлением обнаружил, что почти всех окружавших меня сейчас людей я в прошлом или не знал, или же знал совсем недолго. Для многих из них приближавшийся Новый год либо не наступил, либо они не дожидались его с тем же радостным предвкушением, как теперь. Вспомнил, как я сам лил слёзы под бой курантов. Потому что не видел за столом папу; и знал, что отцу в тюрьме во сто крат хуже, чем мне у тётки.
К вечеру похолодало. Я заметил, что снег уже поскрипывал под ногами и не прилипал к подошвам. Чувствовал, как мороз покалывал нос и скулы. Видел, что изо рта валили густые клубы пара — не тот жиденький туман, который я выдыхал днём. Сильные морозы в Великозаводске случались редко (этой зимой их не будет). Но несколько раз температура всё же опустится ниже двадцати градусов по Цельсию. Пока же температура к этой отметке не приблизилось. «Но градусов тринадцать сейчас есть», — подумал я. Варежкой потёр замёрзший нос. Вновь посмотрел на Каховскую. Мне чудилось, что Зоя шла всё медленнее — будто затягивала время прогулки. Не поторопил её. Зажмурил глаза; склонил к земле лицо: спрятал его от сыпавшей с деревьев холодной мелкой ледяной крошки. Изредка на проезжей части стихал шум машин — тогда я слышал Зоины печальные вздохи. Но не пытался девочку приободрить: решил, что выполнил своё обещание — дочь с отцом теперь найдут общий язык и без моей помощи. У дома Каховская уже едва переставляла ноги. Но всё же дошла до подъезда.
— Пришли, — сказала Зоя.
Она заглянула в мои глаза и снова вздохнула. Но не попросила подняться в квартиру вместе с ней. Попрощалась со мной до завтра.
Я пожелал ей удачи.
А уже в среду утром к Зое Каховской вернулось прежнее настроение. Девочка встретила меня улыбкой; поправила мой воротник, стряхнула снежинки с моей шапки. Выслушала мои поздравления с днём рождения — поблагодарила. Решительно сблизила своё лицо с моим — поцеловала меня в щёку. Задержала взгляд на моих губах. Но тут же отвлеклась на мальчишек: те заговорили одновременно, перебивали друг друга. Фыркнула в ответ на запоздалые поздравления Вовчика и Паши Солнцева. Строгим тоном напомнила парням, что ждёт их вечером в гости. Ухмыльнулась в ответ на вопрос Вовчика (заданный на этой неделе уже в десятый или двадцатый раз). Заверила рыжего, что Света Зотова «обещала прийти». Вручила мне тряпичную сумку с угощениями для одноклассников (в четвёртом классе именинники всё ещё раздавали в честь своего праздника конфеты). Взяла меня под руку. Ни словом не обмолвилась о том, что с сегодняшнего дня стала для меня «старой».
По дороге в школу девочка свысока посматривала на снова споривших друг с другом мальчишек. О своём вчерашнем разговоре с отцом не говорила. Хотя и намекнула, что «всё хорошо». Паша Солнцев сегодня вёл себя, как обычно: выглядел немного смущённым и сонным. Да и Вовчик приободрился (будто тема страданий старшего брата уже не казалась ему актуальной). Он всё же выклянчил у Каховской сладости (та вынула конфеты для него и для Павлика не из сумки, а из кармана — будто заранее подготовилась к встрече с рыжим вымогателем). И рассказал нам, что Света Зотова тоже пригласит его к себе на день рождения (пока не пригласила, но рыжий заверял, что наша курносая одноклассница обязательно позовёт его на праздник — после Нового года). Хвастался (размахивая для убедительности руками), что непременно найдёт для своей «дамы сердца» «самый лучший» и дорогой подарок (вот только он пока не придумал, что именно ей подарит).