Изучение ножа отложил на вечер.
А после тренировки Зоя Каховская сообщила, что со мной пожелал сегодня встретиться её отец. Мы в этот момент уже попрощались со Светой Зотовой, проводили взглядами троллейбус и неспешно брели к Зоиному дому от автобусной остановки. В свете фонарей блестели нечасто пролетавшие в воздухе снежинки; автомобильные фары то и дело освещали похожие на низкие белые заборы кусты. Девочка посмотрела мне в глаза, нерешительно улыбнулась. Добавила: «папочка» передал, что его дело «не терпело отлагательств». Погладила меня варежкой по плечу. В ответ на мой усталый вздох сказала, что Юрий Фёдорович вернётся с работы вовремя («он пообещал») — мне не придётся его ждать. И тут же торопливо заверила, что Каховские накормят меня ужином («мама пожарила отбивные из свинины»); а она, Зоя, собственноручно сварит мне «вкусный» кофе.
После слов о кофе я обречённо тряхнул головой. А Зоя радостно похлопала варежками, точно услышала в ЗАГСе моё нерешительное «согласен». Каховская не объяснила, что именно понадобилось от меня подполковнику милиции — лишь пожала плечами в ответ на мой вопрос. Зато она с новой силой обрушила на меня рассказы о тех подарках, которые рассчитывала получить от родителей на свой день рождения. В её словесных фантазиях мелькали дефицитные сейчас книги, исковерканные переводчиками названия голливудских фильмов («маме привезли из Москвы новые кассеты с киношками»); девочка перечислила мне модные и «желанные» бренды и фасоны одежды, упомянула об игрушках и косметике. Я слушал Каховскую; и думал о том, что в обычном супермаркете двухтысячных годов, при наличии денег, осуществил бы едва ли не все Зоины мечты.
В квартире Каховских нас встретил аромат жареного мяса, слегка оттенённый едва уловимым запахом табачного дыма. В гостиной бубнил телевизор (ведущий программы рассказывал об образовании Таджикской ССР). Из кухни доносились голоса Зоиных родителей (они спорили на повышенных тонах). Но разговоры Каховских смолкли, едва только их дочь прокричала: «Папа, мама, мы дома!» Навстречу нам тут же вышла Елизавета Павловна (женщина на ходу вытирала о фартук руки). Выглядела она рассерженной и недовольной. Зоина мама поприветствовала меня привычным рукопожатием, одарила вымученной улыбкой. Задала парочку дежурных вопросов (не особенно прислушивалась к моим ответам). И тут же нахмурилась: заметила на моей обуви снег. Но промолчала. Проконтролировала, чтобы к моей руке прикоснулся её муж — тот выглянул в прихожую вслед за Елизаветой Павловной.
— Молодец, что пришёл, зятёк, — сказал Юрий Фёдорович. — Мы с женой только-только о тебе вспоминали. Говорили, какой из тебя получится распрекрасный муженёк для нашей Зои.
— Папа!
Каховский хмыкнул.
— Чего застыли? — сказал он. — Переобувайтесь.
Зоин отец подтянул штаны с «адидасовскими» лампасами, причесал пятернёй волосы. Он понаблюдал за тем, как я сменил непросохшие после дневной прогулки в парк ботинки на красные тапки. И жестом указал не дверной проём гостиной (продемонстрировал мне свой «римский профиль»).
— Сразу ступай в зал, зятёк, — сказал Каховский. — Знаю, что вы голодные после тренировки. Но перед… этим тебе, пожалуй, лучше не есть.
Я не уловил в голосе «дяди Юры» шутливых интонаций.
— Перед чем это, перед этим, папа? — спросила Зоя.
Она взяла меня за руку, стала со мной плечо к плечу; боевито вскинула подбородок.
— Проведём вместе с твоим кавалером маленький эксперимент, — ответил Юрий Фёдорович. — Не переживай, надолго его не задержу. Отпущу живым и здоровым. А ты доченька иди-ка в свою комнату, делай уроки. Поздно уже. Скоро программа «Время» начнётся.
«Дядя Юра» посторонился — указал девочке на дверь её спальни.
Зоя тряхнула собранными в хвост волосами, не двинулась с места.
— Папа! — воскликнула она. — Я пойду с вами. Не спорь со мной: так и будет. Я уже все уроки сделала, можешь проверить. И на завтра, и на послезавтра тоже. Почему ты меня выгоняешь? Это нечестно! Я тоже хочу… экспериментировать. Вместе с Мишей.
Каховский взглянул в сторону кухни, куда ушла Елизавета Павловна. Нахмурился. Затаил дыхание (словно прислушивался). В кухне царила тишина: молчало радио, не шумела вода и не звякала посуда, не шаркали шаги. Зоин отец шумно выдохнул и прикоснулся к карману, где угадывался силуэт сигаретной пачки.
Подполковник милиции вновь поправил штаны с вытянутыми коленками. Посмотрел сперва на меня — потом на дочь. Махнул рукой.
— Ладно, — сказал Юрий Фёдорович. — Уговорила. Умеешь ты это делать: вся в маму. Такая же умница и красавица, как и моя любимая жена! М-да. Вместе — так вместе. Веди своего кавалера на большой диван. Ждите меня там. Через пару минут к вам приду.
Каховский ушёл в свою спальню.
Зоя (за руку) потащила меня к телевизору.
В гостиной семьи Каховских я обнаружил, что аромат отбивных из свинины там ослаб — это в сравнении с тем запахом, что я ощутил в прихожей. Он будто выдохся (хотя по-прежнему будоражил моё воображение и дразнил мою пищеварительную систему). А вот присутствие в воздухе табачного дыма увеличилось. Я заподозрил, что совсем недавно в комнату впустили с улицы пропитанный запахом сгоревшего табака холодный воздух. Я выполнил просьбу Каховского: уселся на диван, придвинулся ближе к журнальному столику. Зоя присела около меня (не выпускала мою руку). Я огляделся. Заметил рядом с балконной дверью войлочные сапожки (мужского размера). На кресле (в шаге от балконного блока) обнаружил потёртую стёганую ватную куртку. Увидел и хорошо знакомую мне хрустальную туфлю — та притаилась на подоконнике, отражала яркий свет ламп.
Мы с Зоей перекинулись лишь парой фраз до того, как пришёл её отец. Юрий Фёдорович на ходу задумчиво взглянул на пепельницу и на войлочную обувь. Но тут же решительно отвёл взгляд. Он потеснил в кресле ватник, расположился в двух шагах от меня: по другую сторону журнального стола. Отвернулся от балконной двери (хотя и прикоснулся к спрятанной в кармане штанов пачке с сигаретами — будто проверил её наличие). Бросил на столешницу большой блокнот и пару шариковых ручек. Он аккуратно положил рядом с ними скрученный из газеты кулёк (в похожие кульки насыпали семечки торговавшие рядом с автобусными остановками женщины). Немного посомневался, но всё же вынул из кармана зажигалку и сигареты. Но отодвинул их в сторону от меня, от блокнота и от конусообразного кулька (намекнул, что «к делу» они отношения не имели).
Юрий Фёдорович окинул взглядом разложенные на столе предметы, словно проверил, всё ли на месте. Кивнул. Вытер о футболку на своей груди ладони.
И произнёс на выдохе:
— Так… Начнём.
Он посмотрел на меня — приподнял брови.
— Я поразмыслил вчера над твоим рассказом, зятёк, — сказал Каховский. — Обо всех этих немцах, фашистских кинжалах и платках с запахом роз. М-да. И пришёл к выводу, что это, конечно, полнейший бред. Не повторю твои слова при посторонних. Потому что, будучи в здравом уме, в такие россказни никто не поверит.
Юрий Фёдорович ухмыльнулся.
— Но я после знакомства с тобой уже не в здравом уме, — сказал он. — Поэтому я всё же не удержался и совершил безумство: предположил, что ты, зятёк, говорил мне о прошлом «припадке» правду. Сам себя я почти убедил в этом. Потому что рассмотрел в твоём новом умении уж очень хорошие перспективы.
Каховский покачал головой. Нашёл, не глядя, на столе сигареты — накрыл пачку рукой. На миг мне почудилось, что он повёл па столешнице не сигаретами, а компьютерной мышью.
— По этой причине я сотворил ещё одну, не меньшую глупость, — сказал Юрий Фёдорович. — Я раздобыл на один вечерок интересную вещицу, которую не должен был приносить домой. Но ради проверки твоих слов, зятёк, я совершил служебное преступление. За такие проделки могу не только по шапке получить, но и…
«Дядя Юра» взглянул на дочь, нахмурился. Перестал елозить по столу пачкой (будто уже запустил на экране воображаемого компьютера все необходимые ему программы). Вновь отодвинул сигареты к зажигалке.